Про финнов и Лейлу

[im-ho]

Старалась особо не комментить, но уж как вышло. Особые знатоки, скорее всего, узнают этот неповторимый авторский почерк.
Автор: *censored*
Жанр: слэш
Пэйринг: герр Вилле Вало / Герр Кристиан Микконен
Рейтинг: NC - 17
Предупреждение: нетрадиционная любовь (предупреждение от комментатора - автор явно не умеет пользоваться словами)
От автора:
Высокое искусство отношений. Каким оно мне представляется.
У меня в голове несколько другие образы этих персонажей, они как бы созданы на их б а з е.
Они прозрачнее, тоньше. (неужели они стеклянные?!)

!!! ОСТОРОЖНО, СЛЭШ !!! (мы уже трепещим)

Многобукафф

I
Во время его вечернего концерта в каком-то местном клубе Кристиан скучал в пустой квартире, зачем-то прикрыл голое тело шёлковым пеньюаром небесно-голубого цвета (действительно, зачем? По квартирам положено шляться в неглиже, показывая соседям задницу), и лёг лицом вниз на постель. Есть и пить не хотелось, впрочем, как и смотреть телевизор, он ждал своего господина. Ему вспомнился один яркий эпизод. Была дремучая (ага, чащобная) северная осень, были блеклые пересушенные листья, носимые недобрым ветром, дождь лил как из ведра. В окна били тугие серебристые струи, словно октябрь собственноручно обливал их из шланга.
В тот неласковый день так тепло стало вдруг, Вилле оригинально признался ему в любви, а потом повёл себя крайне странно, что было весьма в его манере.
Кристиан почти с головой укутался в махровый пушистый плед, центральное отопление ещё никто включить не успел. По иронии судьбы он был одет в тот же бледно-голубой пеньюар (ну конечно, пеньюары, если уж ты осмелился их надеть, положено менять каждые пять минут). Когда появился Вилле, он сел напротив лежащей Л е й л ы (о! все новые лица) и долго не начинал разговор, поджимал губы. Наконец он сдёрнул одеяло, обхватил его ноги повыше колен, не отрывая глаз от Лейлы, и медленно повёл руками под пеньюар(а Вилле-то акробат…). Он задрал ткань, обнажил её славные боевые органы (я плакаю. Славные боевые органы… О, да!), потом немного сбивчиво проговорил:
- Я люблю тебя, Лейла, характерная и эгоистичная мужская психология (интересная характеристика мужской психологии. И вообще как может быть Лейла одновременно мужской психологией? Видать, на две ставки корячиться) – как такую к р а с и в у ю не любить (кого?психологию)?
Потом он порывисто подскочил, тряхнул русыми вьющимися волосами – и исчез в неизвестном направлении (и правда, странный товарищ. Ты бы уж решил, что хочешь, а то скачешь, как козел, то боевые органы лапаешь…нехорошо).
И другой очень яркий эпизод. Он вспомнил интервью, которое они давали какому-то представительному глянцевому журналу. Дирекция этой дорогой макулатуры долго и слёзно умоляла их прийти вдвоём, обещала золотые горы и все богатства мира, пока не загорелся зелёный свет (в конце тоннеля?).
Под конец интервью прозвучал аккуратный вопрос об их ориентации. Вилле тогда надолго замешкался, вспоминал Кристиан Он предупредительно посмотрел на журналиста и попросил не торопить его ответ, поджимал нижнюю губу подбирая более точные и корректные слова, потом погладил волосы Кристиана и прижал его к себе.
Лёгкие чёрные волосы Лейлы рассыпались по плечам влюблённого деспота и тирана, и они оба посмотрели на журналиста (о, так у них тройничок! – подумал журналист). Двумя парами почти одинаковых зелёных глаз.
- У Лейлы гипертрофированная гомосексуальность (комментатор бьется головой об стол), что касается меня, я остался натуралом (действительно, имею Микконена, а так - натурал…). Меня не привлекают другие люди моего пола. Как хотите так и понимайте, я просто люблю Лейлу.

II
- Пусть меня проклинают всем миром, они просто не знают, какое удовольствие раздвигать эти ноги.
Лейла, Лейла, это я, твой палач, твой надзиратель гарема, твой энергетический вампир (вах! какие эпитеты! и, да – Вилле очень разносторонняя личность) . Я украл твою свободу, я заломал твои берёзовые руки (это черные в полоску?), и даже твою мужественность украл, заставив носить женские одежды. Лейла, Лейла, прости мне это за несколько часов любви, в которой даже камни не смеют сомневаться (какие недоверчивые камни…).
Когда Вилле вошёл в спальню, Кристиан лежал на постели в пеньюаре небесно-голубого цвета, под которым ничего не было (дубль два). Пеньюар обтягивал его гладкую грудь, уютно облегал изящный рельеф живота и ног, и только мягко бугрился в районе бёдер. Вилле не мог ровно дышать на сияющую черноволосую статую, сладкие непотребные мысли роились в его голове (он еще раз дыхнул и протер статую тряпочкой).
- Странно, мой зеленоглазый мальчик лежит таким невозбуждённым и спокойным, наверняка он недавно мастурбировал (логика, епть..), его чудесный орган вытянут вдоль ног невозмутимо и нетребовательно. Как всегда моя Лейла никого не видит и ничего не слышит, мечтает о далёких странах, горячих пляжах и молодых рыбаках. Какое место я занимаю в твоей мечте?
Сам факт наличия на любимом теле этой таинственной возвышенности (ну да – столько лет вместе, и так и не узнал, что это там за возвышенность такая?) доводил его почти до полуобморочного состояния, - когда он видел это бежево-голубое пятно (о, так г-н Валло еще и близорук?) в водопаде красивых бантиков и оборок. Неизвестно кому работал телевизор и рассказывал что-то про обитателей морского дна, дремлющего под шёлковым натиском пурпуровых вод, дно подбрасывало вихрь из разноцветных рыб (мне рыбок жалко…), играло бурыми водорослями, светом и тенью. Кристиан не слышал его, он был глубоко в своём мире, таком мечтательном и полудиком, не думал о морском дне, о политике и ценах на жилплощадь, просто фотографировал глазами потолок (у него, как у Дейдары - в глаза фотик вставлен). Какие дальние страны и сказочные витязи ему Снились – бог весть.
Можно я буду ветром, который слегка надорвёт (ветер надрывать не может, или я что-то пропустила в этой жизни) твои одежды, можно я буду тем молодым витязем, можно после пяти миллионов наших упоительных постельных сражений опять отниму у тебя невинность (после пяти миллионов-и целка?)? Впусти меня в твои горячие фантазии, Лейла.
Лейла?
Какие ровные ноги, какая красивая греческая статуя…(Лейла спит в обнимку со статуей. ну, мы это уже поняли)- в миллионный раз подумал Вилле. Он не решался сделать шаг навстречу маленькому божку, любовался им, смаковал это мучительное расстояние, потом молчаливо сел (объясните мне, непросвященной, как можно молчаливо сесть?) рядом, положил его ноги к себе на колени, поцеловал его мягкие половые органы через тонкую голубую ткань и полной грудью вдохнул его интимный запах.
- Я хочу ворваться в сияющий мир твоих фантазий, Лейла – сказал Вилле, поднял голову и обжёг его ядовитой зеленью глаз. Он оторвал Кристиана от постели и поцеловал типичным поцелуем влюблённого садиста – покусывающим, потому что садиста, и Вопреки осторожным, потому что садист был влюблён (госспади, откуда автор берет такие образы?). Поцелуй вышел немного агрессивным, но оба провалились в него как в пропасть, с каждым мгновением углубляя его (гланды, легкие, привет желудку!), тесно переплетая языки и губы (языки-ладно, но губы…у, нелюди!). Кристиану показалось, Вилле пришёл о чём-то спросить (щас, он из кишечника вылезет и обязательно спросит), но не решается начать разговор, но потом они забыли о разговоре, упали на пол - и забылись друг в друге (ах…как романтично).

III
Когда выскочила последняя пробка шампанского, Кристиан его поцеловал (шампанское или Вилле, из которого стали неожиданно выскакивать пробки?), осторожно с себя стряхнул, и отошёл к стене. Какое-то невиданное доселе открытие озарило его лицо. Вилле встал напротив и смотрел на него выжидающе, Кристиан легонько от него отшатнулся (аа, отпусти меня, чудо-трава!).
- Ты остался прежним. Как тогда, когда ты меня мучил и бил! Тебе по-прежнему хочется меня бить, просто ты любишь меня больше себя, поэтому никогда не ударишь, но тебе хочется бить, хочется бить (логика, ты где?).
Я только теперь понял: ты ничуть не изменился.
Кристиан долгое время светил ему в лицо своими зелёными светофорами (ох, какие многофункциональные глаза… светафор со встроенным фотоаппаратом), напряжённо думал.
- Если тебе будет от этого легче, б е й.
Вилле обхватил колени белоснежной ф е и, и твердил как заевшая пластинка:
- Что ты такое говоришь? Никогда, Лейла, никогда не подниму на тебя руку, и пусть мне этого х о ч е т с я, по-настоящему хочется.

IV
Вилле на неопределённое время замолчал. Он долго гладил его по лицу, по рубиновым губам, по широким воротам и острым коленям. Кристиану нравилось когда он ощупывал его губы, целовал как сумасшедший, перебирал его длинные чёрные волосы, трогал грудь или внутреннюю сторону бёдер, но когда раскрытой ладонью начинал гладить по горлу, его обуревал страх. Так и в этот раз.
- Ты когда-нибудь смог бы мне изменить? Смог бы мне изменить? – охрипшим и неродным голосом спросил Вилле, и раскрытой ладонью погладил по горлу.
Кристиан задрожал от страха и ответил:
- Не смог бы.
- А если хорошо подумать? – продолжил Вилле, не убирая руку с его тонкой голубиной шеи (маньяк, однако).
- Если бы… если бы у тебя был брат-близнец, мы брали бы его третьим в постель…
Кристиану показалось, он хотел его ударить. Вилле неожиданно убрал руку, лёг рядом, лицом вниз, и замолчал. Черноволосый божок (знаем, знаем…а еще он спит со статуей) мог только догадываться, что он до предела напряжен. Покатились минуты, прошелестели высокие настенные часы, вылепленные из обожжённой бронзы, отмеряя мучительную паузу в их диалоге. Кристиан не выдержал, перевернул его к себе, и увидел в его глазах ужас, увидел вздрагивающие на красивом лице губы.
- Страшно представить, страшно представить, если бы он был…

V
- Дай мне п о ф а н т а з и р о в а т ь. Мне было бы сладко просыпаться утром между вами, один обнимал бы меня слева, другой справа, и два совершенно одинаковых сердца бились в моё правое и левое плечо. Я проснусь первым, и буду терпеливо ждать ваше пробуждение. Потом вы раскроете глаза, поморщитесь от ослепительно-яркого света, сначала ты поцелуешь меня, потом он, а потом… вы поцелуете друг друга.
А потом вы по очереди натягивали бы меня на свои длинные члены как какое-нибудь грязное животное(близнецы-Микконены-зоофилы? хули…). Не ревнуя, не соперничая.
Пока он это говорил, Вилле ревновал к вымышленному близнецу. Даже отдалённая мысль о мнимом сопернике заставляла холодеть и трястись всё eго нутро.
- Не стану я целовать того, кого хотел у б и т ь пять минут назад – ответил Вилле, отпустил его ноги (ну конечно, он переворачивался, отходил, но ноги держал), и они посмотрели друг на друга так, словно протрезвели (да неужели?).
* * *
- Вы… отдавали бы мне свою мужскую силу, стреляли бы в меня этими млечными белыми водопадами (видимо, у Вилле это с оптическим прицелом), - увлёкся Кристиан - один отступал, ненадолго насладившись мной, а другой в ту же минуту занимал его место (пулеметчики, млин). Изредка вы давали бы друг другу горячие рекомендации (только что из духовки), как доставить больше наслаждения себе и мне.
Вилле тряхнул волосами, закрыл его рот рукой:
- Нет, Лейла, я больше тебя не ревную. В конечном счёте, тебе хотелось бы меня, меня в другом лице. Я неплохой психолог. Капризному мальчику (как и любой капризной женщине) хочется м о е г о внимания. Внимания в квадрате.
Но Кристиан отмахнулся от его руки и настырно продолжил:
- Мы занимались бы любовью, стоя как ты любишь, а он просто обнимал бы тебя сзади и легонько покусывал за шею. Ты сильнее прижал бы мои тёплые бёдра, окатил ароматной волной, а потом он притянул бы за ноги Кристиана, и начал бесноваться как чёрт. Так глубоко, так недосягаемо, рискуя пробить меня своим копьём. А ты бы всё это наблюдал, как он околдовывает меня, как побеждает меня в неравном бою, и в твоём лице не было бы и капли негодования.
Вилле поднял голову, закрыл глаза, и как невидящий провёл рукой по его губам.
- А хватит ли тебя на нас двоих, д е в о ч к а?
Кристиан разозлился на такое обращение, и одновременно почувствовал острый прилив возбуждения. Он ничего не ответил, только задрожал всем худеньким телом, догадываясь, что сейчас сделают с ним (он тормоз, или так кажется только комментатору?).
Вилле поддел его рукой и с лёгкостью перевернул на живот, словно он ничего не весил. Божок лежал на дне их маленького амфитеатра белой опрокинутой колонной, безвольно вытянув руки вдоль тела. Его белые ягодицы вздрагивали, черноволосый божок трепетал, как перья облаков в ураган (по идее, он уже должен быть уплыть сквозь одеяло). Вилле лёг на этот сплошной нерв, лизнул тонкую голубиную шею, которую любил настолько маниакально, что иногда готов был свернуть:
- Тогда попробуй выдержать меня одного, Лейла. Я буду тебя вдвойне, вдвойне... (омг…)
Я потащу тебя в комнату с креслом, похожим на гинекологическое,
я пристегну железом твои белые руки и голубиную шею (надеюсь, не друг к другу),
я подкрашу губной помадой твои яркие мальчишеские соски и прикажу не шевелиться в ответ на любые мои действия.
Я буду любить тебя как девственницу (так вот как у них любят девственниц), любить с лёгкой болью, -
Вот твои н а с т о я щ и е фантазии, Лейла.